196
манивали волчат. И вдруг мы услышали страшный вой, просто
жуткий. Сразу стало ясно, что там что-то происходит ужасное.
Мы побежали туда — старик сидел на пригорке и выл душе-
раздирающе, какой-то крик отчаяния. И потом ушёл — и всё.
Матёрый только через месяц занял его место. В течение
месяца ни в какую туда не поднимался. Как будто какие-то
поминки, объяснить я не могу. Я боюсь антропоморфизиро-
вать. Но я могу представить: во-первых, запах смерти — это
очень сильная вещь для животных. Заранее они смерти не бо-
ятся, не знают, что такое смерть. Но запаха смерти, пока волк
умирает, пока ещё не наступило окоченение, панически боят-
ся.
А говорят, что волки съедают больных, старых?
Да это всё сказки. От драк молодые часто погибают: по-
ранят — кровотечение или инфекция. Но целенаправленно ни-
когда не убивают. И про каннибализм — это блеф. Конечно,
можно довести. При блокаде и поволжской голодовке тоже и
дети родителей ели, и родители детей ели. На самом деле у
них фантастически развита взаимопомощь. Они ведь и мне
жизнь спасли. Мы с охоты возвращались, а охота страшно не-
удачная была. Целый день, и уже к вечеру еле-еле ноги воло-
чим. И там валун огромный лежал. Я подхожу, хочу присесть,
и оттуда на дыбы встаёт медведь. А расстояние — как мы с
вами. Я сейчас не помню, кто из нас что сказал, но волки ус-
лышали и бросились. Хотя один удар этого медведя мог волка
распороть. Волчица его за пятку взяла, и тут уже душа поэта
не вынесла, он пошёл вниз, под склон.
Тогда я в первый раз задумался по поводу альтруизма:
что это такое? Значит, всё, чем принято у нас гордиться, не мы
придумали, это всё оттуда. Реализация биологической потреб-
ности. Что будет — зверь об этом не думает. Хотя, например,
волчат они от человека не защищают, понимают, что лучше
остаться производителю, чем всем погибнуть. И это — приоб-
