525
В античной философии обсуждению понятия единого по-
ложили начало пифагорейцы и элеаты. У пифагорейцев поня-
тие единого —
монады
— служит началом числа, а число есть
условие возможности всякого знания. У элеатов понятия
еди-
ного
и
сущего
употребляются как синонимы; согласно Парме-
ниду,
бытие едино
, а
множественность есть небытие
(мир
мнения). Если у Парменида единое выступает как главный
предикат бытия, то уже Зенон из Элеи мыслит его скорее как
субъект, как сущность, сближаясь в этом отношении с пифаго-
рейцами, которые, по свидетельству Аристотеля, мыслили
единое как сущность, вследствие чего и число составляло у
них сущность всех вещей (см. «Метафизика» 1, 5).
Отправляясь от пифагорейцев и элеатов, Платон тоже
рассматривает единое как сущность: «Что единое есть сущ-
ность, а не что-то другое, что обозначается как единое, это
Платон утверждал подобно пифагорейцам» (там же, I, 6). Од-
нако при этом Платон вскрывает трудности, связанные с поня-
тием единого, и вносит существенные изменения в его толко-
вание элеатами. В диалоге «Парменид» он показывает, что
единому невозможно приписать никакого предиката, ибо вся-
кое высказывание о едином делает его многим. Даже утвер-
ждая, что «единое существует», мы приписываем ему преди-
кат бытия и, следовательно, мыслим «два» — единое и бытие,
а двоица, как учили ещё пифагорейцы, есть начало множест-
венности. «Единое, раздробленное бытием, представляет со-
бой огромное и беспредельное множество» («Парменид», 144
е). Переход от единого к бытию (т.е. к «двум») есть принцип
порождения числа и устранения единого как единого. Отсюда
Платон делает вывод: раз «существующее единое» — уже не
едино, значит единое не есть бытие, оно сверхбытийно. В ка-
честве такового оно не может быть и предметом мысли, ибо
мысль о едином — это уже «два»; следовательно, единое не-
постижимо для мышления, предметом последнего может быть
только сущее (бытие).
