Обида Рериха

Вскоре на смену Бейли в княжество Сикким был назначен другой резидент английской разведки - полковник Уэйр. Он отправился в Тибет, пытаясь собрать новые сведения об экспедиции Рерихов. Вместе с полковником была его супруга Тира Уэйр.

Ниже я привожу выдержки из письма-донесения Тиры Уэйр в иностранный и политический департамент правительства Британской Индии от 31 марта 1932-го года. В нём мы найдём ответы почти на все вопросы, связанные с Центрально-Азиатской экспедицией.

"Сопровождая мужа во время его тибетской миссии в Лхасу в 1930 году, я с неизбежностью вывела из моих наблюдений, что мысль Тибета под влиянием пророчеств и монастырских писаний настроена на грандиозный сдвиг по всей стране. Действительные сроки этого сдвига различны и неясны, как и описание самого сдвига. Каждый монастырь имеет свое фантастическое представление об этом, но по всему Тибету, по-видимому, общепринят один факт. Это приход Будды, и чем скорее, тем лучше. Общая идей сводится к тому, что Майтрейя, грядущий Будда, должен появиться через 100-200 лет. Его статуям уже молятся в большинстве монастырей, и его изображают сидящим на европейский манер. Ему будут предшествовать два завоевателя. Первый придет с Запада. Чужеземец и не-буддист, он покорит всю страну. Второй придет из Чан Шамбалы (мистического района на Севере). Он завоюет страну и обратит её снова в буддизм. За вторым завоевателем (время прихода не указано) последует сам Майтрейя.

Как и во всем мире, в Тибете присутствуют скрытые советские течения. Несомненно, что в различных монастырях уже есть советские агенты, а революционная направленность некоторых монастырей, например, Дрепанга, расположенного вблизи Лхасы и содержащего 10000 лам, вполне очевидна...

Суеверный характер народов Тибета служит плодородной почвой для любого сообразительного ума, и путём, вымощенным пророчествами, было бы нетрудно свести время предстоящего события к настоящему поколению. Сейчас необходим только один элемент - первый завоеватель собственной персоной.

По возвращении из Тибета я получила экземпляр самой последней публикации Николая Рериха «Алтай-Гималаи», а изучив эту книгу, я обнаружила, что Рерихи прекрасно понимают это тибетское пророчество и действительно изучили этот предмет очень глубоко.

Известно, что семья Рерихов поддерживала тесный контакт с Тибетом многие годы. Вероятно, они знают о жизни, верованиях и условиях в Тибете больше любого другого человека на Западе. Их сын Юрий посвятил лучшую часть своей жизни исследованиям религии и обычаев Тибета...

Рерихи утвердили себя как знатоки искусства высокого уровня с центром в нью-йоркском Музее Рериха и ответвлениями в Европе. Может показаться, что их доход в основном слагается из поступлений от поклонников искусства, преимущественно женщин.

Благодаря своим художественным способностям и обаятельным манерам, соединенным с умелой рекламой, Рерих считается ведущим авторитетом в искусстве Востока. (Английский журнал по искусству «Студио» недавно дал высокую оценку его работе.) Под предлогом занятий искусством он мог проникать в самые недоступные места Азии, а доверие, внушенное его художественным талантом, открывало ему доступ к информации, получить которую другим путём было бы нелегко.

На его продвижение по Тибету в 1928 году смотрели с подозрением, и теперь известно, что в этот период он посетил также Москву и, возможно, Ленинград. Кроме того, известно, что он был хорошо встречен Советами. А никакой русский не будет хорошо принят Советами, если он бесполезен для России.

Возвращаясь через Тибет, он щедро тратил деньги. Мог ли он везти с собой все эти деньги от Индии через Тибет на всём протяжении маршрута?

Тот факт, что он посетил Россию, хранился им и его семьей в глубокой тайне на пути через Сикким. Его поведение в Дарджилинге после возвращения из Тибета возбудило подозрение, он обратил на себя внимание в обществе буддистов, давая всегда по меньшей мере вдвое большую цену по отношению к запрошенной за буддийские реликвии и манускрипты, побуждая всех буддистов идти к нему с манускриптами и сокровищами, которые он желал получить...

Даже если бы это было всё, что следовало о нём сказать, этого было бы достаточно для санкционирования решительных мер. Но, кроме того, и его сын Юрий представляет дополнительный интерес в деле Рериха.

Люди, знающие Юрия, признают в нем тибетолога очень высокого уровня. Это блестящий человек, который приобрел необыкновенно глубокое понимание буддийских доктрин и суеверий.

Как следует из их публикаций, а также из разговоров с буддийскими авторитетами в Сиккиме после их возвращения из Тибета, Рерихи особенно интересуются грядущим Майтрейей. Раджа С.-Т. Дорджи, гостивший в Резиденции в это время, рассказал мне, что их беседа всецело концентрировалась вокруг образа грядущего Майтрейи. Поскольку приход Майтрейи в большинстве случаев ожидается не ранее, чем через 100-200 лет, то как объяснить их столь сильный интерес? И как быть с теми завоевателями, которые должны предшествовать Майтрейе в весьма неопределенные сроки?

Обычному человеку разгадка этой проблемы может показаться фантастической, но для обладающего воображением русского ничто не фантастично, а при поддержке Советов никакой сногсшибательный образ действий не будет невозможным.

Завоеватели ожидаются с Запада и с Севера, так почему бы им не быть русскими? Другими словами, почему бы одному из них не быть Юрием "де Рерихом", человеком, получившим мудрость лам вместе с западным образованием и с Советами за спиной?

Говорят, что первый завоеватель будет не-буддистом. Буддист или небуддист, безразлично для Юрия. Он одинаково пригоден для обеих ролей. Хорошее основательное руководство могло бы проложить путь обоим. Кульминацией политики Рерихов могла бы стать даже персонификация самого Майтрейи. Весомый плод их долгого труда вскоре наверняка созреет.

Очевидно, что мировое правительство не позволит России покорить Тибет. Но если сами тибетцы примут русского как своего нового вождя, то что помешает России контролировать через него Тибет и всю Азию?

Обладая знанием, полученным в Тибете, и с помощью неограниченных количеств денег ему будет нетрудно подкупить влиятельных лам, чтобы предречь и провозгласить его приход, когда наступит время...

Выдающиеся упорство, способности и амбиции семьи Рерихов нельзя отрицать. И то, что Советы не воспользовались этой необычной возможностью осуществления своих планов покорения мира, представляется мне нелогичным. Урожденные русские, Рерихи носят безупречную маску художественного инкогнито.

Я твердо убеждена, что они, эти Рерихи, ждут и отлично подготовлены уже сейчас к любому политическому кризису, который может случиться в Средней Азии в любой момент. Смерть Далай-ламы могла бы легко ускорить развитие событий".

Таким образом, даже после столь бесславного завершения похода на Лхасу семья Рерихов имела шансы кардинальным образом переменить расстановку политических сил в Тибете. Однако Николай Константинович всё равно был в ярости. Он отомстил Далай-ламе тем, что отправил Буддистскому центру в Нью-Йорке письмо, в котором призывал отмежеваться от Далай-ламы и прервать с ним всяческие отношения. Чтобы вы могли представить себе всю глубину ненависти Рериха к тибетской администрации, я процитирую небольшой фрагмент из этого письма. Цитирование начну с фразы, показавшейся мне почти классической. Как там у Шекспира было, помните? Прогнило что-то в королевстве датском...

"К упадку дела Тибета пришли. В подобном положении, как сейчас, Тибет существовать не может.

Непостижимо странно представить себе, в какие суеверные условности вылились в Тибете так ясно данные заветы Будды и Его ближайших замечательных последователей. Вспомним замечательные труды Асвагоши, Нагарчжугли, гимны отшельника Миларепы, а затем канон Аттиши и великого амдосца Цзон-ка-па. Разве эти ревнители Учения допустили бы хотя одно из только что приведённых оскорбительных религиозно-бытовых явлений? Разве они могли бы примириться с той необычайной ложью, коварством и суеверием, которые пронизали все слои народа и особенно его правящий класс?

...Сэр Чарльз Бэлл в своем тибетском словаре указывает фразы: «Не лгите», «Опять не лгите», «Не лгите, иначе вас высекут». Не случайно. Коренной тибетец, житель берегов Брахмапутры, говорит: «Пелинги (иностранцы) тем лучше, что не лгут, а наши все лгут».

Ложь и ложь! Как прискорбно каждому сообщению власти предпосылать, что это ложь или по коварству, или по глубочайшей невежественности. И при том всегда лицемерно прибавляется: «Мы религиозные люди» и следуют высшие клятвы тремя жемчужинами. А преувеличение доходит до той степени, что образованный лама утверждает, что Тибет никогда не был под властью Китая, а, наоборот, был покровителем его.

Жалкая глинобитка называется в документе тибетскими чиновниками «величественным снежным дворцом». Титул лхасского правительства, выбитый даже на плохих медных монетках шо, самохвально объявляет, «Благословенный дворец, победоносный во всех направлениях». И в основе этого самохвальства лежит невежественность вследствие отчуждённости от всего мира. Буддисты Ладакха, Сиккима и Монголии, соприкоснувшиеся с внешними элементами, проявляют гораздо боле совершенный образ мысли. Невежество порождает хвастовство, а само хвастовство - непомерную ложь, которая поражает в Тибете. Положительно, тибетский шаман не может более застращивать народы своими страшными масками и самодельными атрибутами. Вблизи таких истинно священных мест, как Капилавасту, Кушинагар, Бодхгайя, Сарнатх, где протекала жизнь самого Благословенного, вблизи Индии с великой Ведантой, не могут жить остатки тёмного шаманизма. Те почтенные ламы, которые своей просвещённой трудовой жизнью следуют заветам Благословенного, конечно, не примут на себя всё сказанное. Оно относится к невежественным и вредным подделывателям. Они вместе с нами скажут во имя истинного Учения: «Сгинь, шаман! Ты не вошёл в эволюцию? Восстань, светлый ученик заветов Великого Учителя жизни Будды, ибо только ты можешь называться ламой – учителем народа. Ты осознаешь, что такое знание, правда, бесстрашие к сострадание».

Замечайте: даже среди подавленного сознания, среди поражающей нищеты и грязи народа, нередко питающегося падалью, ясно восстаёт картина разложения Тибета. Послушайте рассказы о чрезмерных поборах. Всему приходят сроки. То, что ещё в недавнем прошлом могло под прикрытием таинственности просуществовать, в сегодняшнем восходе уже оказывается неприемлемым.

Райдер, Уоддель, Дезидери, Дегоден и многие другие, посетившие Тибет, отрывочно называли шаманистские атрибуты старым хламом. Теперь это отрывочное заключение должно превратиться в утверждение, от которого зависит справедливое и ясное отграничение буддизма от шаманского ламаизма.

Мы видели отрывки испорченных магических ритуалов, потерявших свой первоначальный смысл; видели магические кинжалы и острия. Узнавали остатки ритуала магических зеркал. Вспоминали бросание зерен демонам стихий, замыкание круга, курения и жертвы - какие-то осколки старой церемониальной магии, противоестественно связанной с именем и изображением Благословенного" (48).

Но будем справедливы. В своём письме Рерих отмечает и светлые стороны действительности Тибета:

"Я не делаю никогда общих выводов и всегда с особенной радостью вспоминаю о тех добрых явлениях, которые встречались на пути.
Знаем многое хорошее о Таши-ламе, вспоминаю умный лик настоятеля из Чумби, бежавшего вслед за духовным вождем Тибета. Вспоминаются привлекательные облики настоятеля Спитуга в Ладаке, настоятеля из Ташидинга в Сиккиме, монгольского ламы, занятого переводом алгебры, настоятеля монастыря Гум, гелонгов и прекрасных живописцев из Таши-люмпо. Но все эти лица находятся далеко от Лхасы или уже оставили пределы Тибета, как политические эмигранты. С ними мы по-прежнему встретились бы доверчиво и дружественно и поговорили бы в тиши гор о высоких предметах. Несение высоких заветов Будды накладывает и высокую ответственность. Предвидение светлого Майтрейи устремляет в сознательную эволюцию. Познание великого понятия Шамбалы обязывает к неустанному пополнению знания. Есть ли при этих высоких понятиях место звериному шаманизму и фетишизму?" (48).

Извините, но без комментариев.

ЧП в ЕТБ

Итак, затея НКИДа и ОГПУ с треском провалилась. Оккультисты от Государственного Политического Управления заработали первый «минус». Ещё хуже обстояло дело с проектом Барченко.

Пока был жив Феликс Дзержинский, оставалась надежда на то, что Ягоду и Трилиссера удастся прижать, и Чичерин даст своё согласие на экспедицию. Но 20 июля 1926-го года после выступления на пленуме ЦК "железный Феликс" скончался от инфаркта. Такой поворот событий похоронил планы начальника Спецотдела и его друга Александра Барченко. И хотя место главы ОГПУ занял мягкий и вполне нейтральный Менжинский, истинную власть узурпировали зампреды. А они уже поклялись, что ни под каким видом не выпустят экспедицию Барченко из страны.

После некоторых размышлений Бокий сообщил Барченко, что, по всей видимости, теперь от их идеи действительно придётся отказаться. Но в утешение он смог бы профинансировать любую экспедицию ученого в переделах СССР.
Первая экспедиция, организованная Барченко «в пределах СССР» и состоявшаяся в 1927-ом году, была посвящена изучению пещер Крыма. Что искал там Александр Васильевич, остаётся загадкой. Возможно, проходы к подземным городам «древних мудрецов» или даже к самой Шамбале (4, 25).

Вторая экспедиция - Алтайская - состоялась в летом 1929-го года. Внимание Барченко на этот раз привлекли секретные трассы, которыми, по словам патриарха голбешников Никитина, пользовался он и его монахи во время путешествий к мистической территории. Помимо общих сведений о тайной "тропе голбешников" Барченко успел познакомиться с несколькими местными алтайскими колдунами. Они поразили его своими «магическими возможностями, связанными с воздействиями на погоду и практикой гипнотических состояний». По возвращении в Москву он рассказал о своих наблюдениях и находках членам "Единого Трудового Братства", Бокию и Москвину. С их ведома и при поддержке он выехал для встречи с членами ленинградского отделения ЕТБ (4, 62, 63).

В Ленинграде с ним произошло экстраординарное событие. На квартиру к члену Братства, астрофизику Кондиайну, у которого остановился Александр Васильевич, неожиданно явилась давно знакомая нам троица чекистов, Рикс, Отто и прибывший из столицы Блюмкин. Последний был в состоянии бешенства. Он кричал Барченко, что учёный не имеет права разъезжать по стране и предпринимать экспедиции на восток, без его, Блюмкина, санкции, что тот должен всецело и полностью подчиняться его контролю в своей исследовательской работе, иначе он пустит его "в мясорубку".
- И помни, - истерично орал Блюмкин, - нам ничего не стоит уничтожить тебя. И если ты рассчитываешь на покровительство Бокия - то зря. И он и Агранов уже в наших руках. Благодаря тому, что мы знаем об их связях с масонами с дореволюционных времен мы имеем силу воздействовать на них. Потому что если эта информация всплывёт где-то наверху - им конец (62, 63).
Однако угрозы Блюмкина были пусты. Под ним самим горела земля. Через несколько месяцев он будет по приказу Ягоды арестован и расстрелян.

"Чёрная Книга", или Разгром Единого Трудового Братства

Потом были 30-е годы. С упрочением власти Сталина всё более менялась внутренняя и внешняя политика советского государства. Прогремели и отозвались визгом шин «чёрных воронков» по мостовым первые публичные процессы над лидерами оппозиции. Смерть – не старуха с косой, а молоденькие офицеры с голубыми фуражками и в до блеска начищенных сапогах - поджидала всех, чьи идеи так или иначе не укладывались в концепцию новой (и откровенно имперской) государственности.

Первым из членов "Единого Трудового Братства" лёг под плаху репрессий Яков Блюмкин. Впрочем, его казнь не была связана с оккультным отделом ОГПУ. Можно сказать, что Блюмкин пострадал из-за «собственной глупости». Начиная с 1928-го года Яков Блюмкин возглавлял резидентуру в Константинополе, действующую под прикрытием магазина, торгующего старинными еврейскими книгами. Книги для этой «лавочки2 чекисты собирали по всей России, не гнушались и экспроприациями, и вымогательством, и изъятиями из фонда Публичных библиотек. Работой Блюмкина в Иностранном отделе ОГПУ были довольны, но он допустил ошибку, стоившую ему жизни. 16 апреля 1929-го года он встречается с кумиром своей молодости – Львом Давыдовичем Троцким. Тот был только что выслан из страны и ещё кипел желанием вернуться и сместить Сталина с поста генсека. Блюмкин и Троцкий проговорили несколько часов, и Блюмкин как террорист с большим стажем дал Льву Давыдовичу несколько ценных советов по организации подпольной работы. Кроме того, он согласился доставить несколько писем Троцкого в СССР (16).

И всё бы ничего, но только, прибыв в Москву, Блюмкин не сумел сдержаться и открыл свою тайну нескольким близким друзьям. Почти сразу после этого он был арестован и препровождён в комендатуру ОГПУ. Суд был скорым. Несмотря на то, что Трилиссер возражал против крайней меры наказания, Ягода, получивший соответствующие указания сверху, настоял на своём. 3 ноября 1929-го года Яков Григорьевич Блюмкин, террорист, резидент и мистик, был расстрелян. Рассказывают, что в самый последний момент своей жизни он пел пролетарский гимн.

Разгром непосредственно ЕТБ начался гораздо позже - летом 1937-го года. 7 июня начальник сводного отдела Четвертого Управления при НКВД (до 1934-го года Спецотдел при ОГПУ) Глеб Бокий был вызван к наркому внутренних дел Николаю Ежову. Шеф потребовал от него компрометирующие материалы на некоторых членов ЦК и высокопоставленных коммунистов, которые Бокий собирал с 1921-го года по личному распоряжению Ленина (так называемая "Чёрная Книга"). При этом Ежов продемонстрировал Бокию, что это не его собственная инициатива. Он заявил буквально следующее:

- Это приказ товарища Сталина!
Бокий на это вспылил:
- А что мне Сталин?! Меня Ленин на это место поставил!
Эти слова стоили ему очень дорого - домой он уже не вернулся (62).

Вслед за Бокием сотрудники НКВД арестовали и других членов "Единого Трудового Братства", Александра Барченко, Ивана Москвина, Евгения Гопиуса, Фёдора Эйхманса. Все они были расстреляны.

Материалы исследований Барченко длительное время хранились в кабинете Бокия (в том числе - диссертация Александра Васильевича под названием "Введение в методику экспериментальных воздействий объёмного энергополя"). Однако незадолго до арестов, проведённых летом 1937-го среди сотрудников Спецотдела, Евгений Гопиус вывез к себе на квартиру ящики, в которых находились папки из лаборатории нейроэнергетики. Но и он не избежал расстрела, а документы пропали после того, как в доме Гопиуса был проведён обыск.

Как и любое «политическое» дело конца 30-х годов, дело Братства было пухлым и изобиловало совершенно фантастическими деталями. Каким образом выбивались из подследственных эти детали мы знаем. Так, например, Глеб Бокий на допросе показал, что "...конкретного плана совершения теракта у нас не было. Возможность совершения последнего по крайней мере лично мной, связывалась с теми исследователями, которые вёл наводивший нас на мысль о терроре Барченко в области производства взрывов на расстоянии при разложении атома. Наводя нас на мысль о терроре, Барченко говорил, что его исследования в случае успеха дадут нам в руки могучую силу, и приводил в пример аналогичные работы Капицы, которые якобы позволят ему взорвать Кремль. Полагая, что успех исследований Барченко действительно может дать нам в руки могечее средство, в том числе взорвать Кремль, мы оборудовали для Барченко лабораторию, где он с сотрудником нашего 9-го отдела ГУГБ Гопиусом производил свои опыты" (4).

Ага, как же - атомная бомба в оккультной лаборатории, и не для чего-нибудь, а именно с намерением взорвать Кремль!..

Вскоре ленинградское НКВД ликвидирует Тибетско-монгольскую миссию, получившую ярлык «контрреволюционной организации». Представитель Далай-ламы Агван Доржиев отбывает в Закавказье, но и там его не оставляют в покое. 13 ноября 1937-го года его арестовывают местные чекисты и препровождают в Верхнеудинск (Улан-Удэ). Уже после первого допроса «с пристрастием» Доржиев оказался в тюремном лазарете, где и скончался 29 января 1938-го года (2,12).

Пострадал и врач, член Центрально-Азиатской экспедиции, Константин Рябинин. Его арестовали ещё в 1930-ом году по обвинению в шпионаже. Из лагерей он вышел только через семнадцать лет, после чего был сослан в родной Муром, где и проживал в жалкой лачуге на улице Лакина, лишённый всех гражданских прав, вплоть до своей смерти в 1955-ом году.

Одним только Рерихам удалось в очередной раз избежать репрессий. Но только потому, что после провала экспедиции, они предпочли остаться за границей. В 1929-ом году Николай Рерих учреждает Институт гималайских исследований, по официальной формулировке – «для обработки результатов экспедиции и дальнейших изысканий». Находился институт Рериха в поселении Нагар (долина Кулу, Западные Гималаи). Со временем институт стал постоянной его резиденцией. Елена Рерих тоже не сидит без дела, она разрабатывает новую философию под претенциозным названием "Живая этика".

Николай Рерих умер в 1947-ом году, в возрасте семидесяти трёх лет. Елена Рерих оставила этот мир несколько позже, в 1955-ом. Ей было семьдесят шесть лет.

Краткая история психотронного оружия.
Институт Мозга и электромагнитная гипотеза

Историю психотронного оружия я поставил особняком по той причине, что большинство персонажей, задействованных в ней, не имеют прямого отношения к оккультизму и тайным обществам. Вы, конечно, помните, что Александр Барченко занимался вопросами телепатии и внушения на расстоянии, не говоря уже о «меряченье», которое, по сути, является разновидностью «зомбирования» - то есть фактически он разрабатывал методику воздействия на психику человека. Однако Барченко в силу своего достаточно путаного мировоззрения не видел иных возможностей быстрого решения этой проблемы, иначе как прибегнув к наработкам «древних». Не спасает его даже то, что одно время он работал в Институте Мозга и пользовался благосклонностью академика Бехтерева. Всё-таки научные кадры (а в Институте Мозга работали высококлассные научные кадры) используют свой особенный подход к решению любых проблем, и именно этот подход отличает их от людей, подобных Барченко.

Почему я всё-таки причисляю тему «психотронного оружия» к оккультизму (здесь А.Первушин в своём предположении оказался близок к истине. Корреспондент rustimes.com). Об этом я уже писал в предисловии, но повторюсь. Когда перед наукой формулируется задача настолько перспективная, что не существует готовых схем для её решения, начинается поиск, чем-то очень родственный тому, чем занимаются оккультисты. Ещё большее сходство обнаруживается, когда спектр возможных решений достаточно широк. Учёные Института Мозга так же, как и Барченко, признавали феномены телепатии и внушения на расстоянии, но пытались разобраться в них своими - чисто научными методами. Таким образом, с дефинициями мы определились - теперь необходимо определиться с терминологией, То есть с тем, что я буду в дальнейшем подразумевать под термином «психотронное оружие».
Вопрос на самом деле непростой. Поэтому я обращусь к более компетентным источникам.

* * *
Наиболее полным и глубоким исследованием на тему психотронного оружия у нас в стране я бы назвал книгу Игоря Винокурова и Георгия Гуртового "ПСИХОТРОННАЯ ВОЙНА, От мифов - к реалиям", изданную в 1993-ем году Обществом по изучению тайн и загадок Земли (18). Помимо очень подробного обзора литературы в книге приведены новые факты и личные впечатления авторов. Авторы достаточно здраво смотрят на всё, что связано с этими разработками. Личный же опыт позволяет им отсеивать откровенную дезинформацию, попавшую в средства массовой информации. Вот что рассказывают авторы по поводу истории возникновения термина «психотронное оружия», давая попутно и своё определение ему.

"В первые годы формирования психотроники высказывались порою прямо противоположные мнения о предмете её исследования. Утверждалось, что психотроника – «это кодовое название парапсихологии в Праге», что это бионика человека, новая ветвь парапсихологии - биоэнергетика, новая область физического знания и пр. Сейчас принято следующее предложенное З.Рейдаком (доктор философии Зденек Рейдак, Чехословакия - А.П.) определение психотроники, это междисциплинарная область научных знаний, которая изучает опосредованные сознанием и процессами восприятия дистантные взаимодействия между живыми организмами и окружающей средой, Психотроника, отмечает З.Рейдак, исследует энергетические и информационные проявления подобных дистантных взаимодействий".

Более широкое определение трудно себе и вообразить. Авторы, правда, тут же оговариваются, разграничивая понятия психотроники и парапсихологии.

"Психотронике свойственно стремление преимущественно к техническим и технологическим подходам и решениям, к разработке технических аналогов изучаемых феноменов, например, психотронных генераторов, и следовательно, концентрация больших усилий на работах прикладного характера".

То есть психотронное оружие представляется в виде некоего вполне конкретного объекта – «чемоданчика с кнопкой» - применение которого позволяет подчинить волю большого количества людей воле одного человека, владельца этого самого «чемоданчика». Здесь я поспорил бы с авторами "Психотронной войны". В самом деле, если мы примем за основу вышеприведённую оговорку, за рамками нашего разговора останутся такие средства воздействия на человеческую психику как гипноз, телепатическое внушение, психотропные препараты типа барбитуратов, то есть большинство методик воздействия на психику человека, вопросами разработки и внедрения которых занимались специалисты из Института Мозга.

Впрочем, в чём-то Винокуров и Гуртовой правы, государственные службы всегда будут стремиться к тому, чтобы упростить инструмент влияния на массы до предела - до «чемоданчика». Любой другой путь покажется им малоэффективным (и в этом проблема малокомпетентности власти и её шаблонного мышления. Корреспондент rustimes.com).

История разработок психотронного оружия в России ведёт своё начало электроиндукционной гипотезы «проявляющегося в месмеризме взаимодействия организмов», которую предложил в 1875-ом году знаменитый химик Александр Михайлович Бутлеров, Он, в частности, задумался над тем, не могут ли взаимодействовать «нервные токи организмов» подобно тому, как взаимодействуют электрические токи в проводниках, И уже в 1887-ом году с развёрнутым обоснованием электроиндукционной гипотезы мысленного внушения выступил профессор философии, психологии и физиологии Львовского университета Юлиан Охорович, обладавший и солидными по тому времени знаниями в области электротехники.

Однако электроиндукционная гипотеза объясняла взаимодействие организмов только на близких расстояниях. Это затруднение успешно преодолевала электромагнитная гипотеза телепатии. Датой её рождения следует считать 1892-ой год. Именно в этот год она была одновременно высказана тремя независимыми друг от друга исследователями, Фаустоном (доклад в секции электричества Франклиновского института), Шмидкунцем (книга "Физиология внушения") и Круксом (статья "Некоторые возможности применения электричества"). Возьмём, к примеру, Крукса.

Он следующим образом описывал механизм действия телепатии:
"В некоторых частях человеческого мозга, может быть, скрывается орган, могущий передавать и принимать другие электрические лучи с длинами волн, ещё не определёнными посредством инструментов. Эти лучи могли бы передавать мысль от мозга одного человека к другому. Таким путём могли бы быть объяснены обнаруженные случаи передачи мыслей и многие примеры «совпадений». Я не буду делать предположений о тех результатах, которые получились бы, если бы мы обладали возможностью ловить эти "мозговые волны, и управлять ими" (18).

Лихо, не правда ли, гипотеза ещё только высказана, а её автор уже подумывает о «практическом, применении»! Более подробно свою «радиационную гипотезу» Крукс, изложил в статье "Иной мир - иные существа", которая была опубликована в апрельском номере "Бюллетеня Астрономического общества Франции" за 1898-ой год. Статью тут же перепечатали в русском переводе. Здесь Крукс, впервые в истории электромагнитной гипотезы телепатии, обосновал возможную частоту колебаний предполагаемого мозгового излучения - порядка 1018 колебаний в секунду! Излучения с такой частотой колебаний, отмечал Крукс, «проникают через наиболее плотные среды, не уменьшаясь, так сказать, в своей интенсивности, и проходят их со скоростью света и почти без преломления и отражения». Электромагнитная гипотеза телепатии неоднократно рассматривалась и в начале текущего столетия, став почти общепринятой. Недоставало «малости», получить прямые или косвенные доказательства её истинности. Приход к власти большевиков не прекратил исследования в этом направлении. Наоборот, правительство Ленина, помешанное на идее «мировой революции», было заинтересовано в получении принципиально нового вида оружия, с помощью которого можно было бы кардинальным образом изменить положение дел в Европе. Особую актуальность эта тематика получила после разгрома под стенами Варшавы армии Михаила Тухачевского, стало ясно, что «мировую буржуазию» кавалерийским наскоком не возьмёшь - нужен другой подход.

Поэтому работы не только не были прекращены, но и хорошо финансировались. В годы, когда вся страна голодала, Институт Мозга не испытывал недостатка ни в средствах, ни в специалистах.

Замечу, что задача прямой регистрации электромагнитного излучения мозга впервые была детально рассмотрена в 1920-ом году академиком Петром Петровичем Лазаревым. В статье "О работе нервных центров с точки зрения ионной теории возбуждения" Лазарев предположил, что поскольку "периодическая электродвижущая сила, возникающая в определенном месте пространства, должна непременно создавать в окружающей воздушной среде переменное электромагнитное поле, распространяющееся со скоростью света, то мы должны, следовательно, ожидать, что всякий наш двигательный или чувствующий акт, рождающийся в мозгу, должен передаваться и в окружающую среду в виде электромагнитной волны" (18).

В другой работе, опубликованной в том же году, Лазарев высказался в пользу возможности «уловить во внешнем пространстве мысль в виде электромагнитной волны». Эта задача, считал Пётр Петрович, является одной из интереснейших задач биологической физики.
"Конечно, - отмечал он, - a priori можно указать на огромные трудности нахождения этих волн. Потребуется ряд лет напряженной работы для того, чтобы непосредственно открыть эти явления на опыте, но во всяком случае необходимость их предсказывается ионной теорией возбуждения".

Приняв во внимание основной ритм колебаний электрического потенциала мозга (10-50 герц) и с учётом скорости распространения электромагнитных колебаний (300 тысяч километров в секунду), Лазарев рассчитал длину волны предполагаемого излучения мозга в 6-30 тысяч километров.

Иного мнения о длине волны придерживался директор Института Мозга, академик Владимир Михайлович Бехтерев. Он предположил, что при мысленном внушении "мы имеем дело с проявлением электромагнитной энергии и более всего вероятно, с лучами Герца", то есть с высокочастотными (коротковолновыми) колебаниями.

К началу 20-х годов создались необходимые условия для работ по экспериментальному доказательству электромагнитной гипотезы телепатии – в том числе и благодаря успехам электро- и радиотехники того времени. Вообще говоря, возможны следующие основные пути ведения работ по экспериментальному доказательству электромагнитной гипотезы телепатии: непосредственная регистрация предполагаемых мозговых излучений, их экранирование и изменение расстояния между передающим и воспринимающим мозгом.
Что касается прямой регистрации мозговых излучений, то наибольшую известность в этом плане получили пионерские исследования в области «телепсихических явлений и мозговых радиаций» профессора неврологии и психиатрии Миланского университета Фердинандо Кацамалли, проводившиеся в период с 1923-го по1954-й годы. Согласно Кацамалли, человеческий мозг, находящийся в состоянии интенсивной психосенсорной активности, излучает электромагнитную энергию. Он утверждал, что зарегистрировал излучаемые мозгом человека в окружающее пространство апериодические затухающие радиоволны длиной от 0,7 до 100 м.

История второго направления - экспериментальное доказательство электромагнитной гипотезы телепатии посредством экранирования предполагаемых излучений мозга - начинается с работ инженера-электрика (позже - кандидата физико-математических наук) Бернарда Бернардовича Кажинского, одного из пионеров научного исследования феномена телепатии в СССР. Эти работы были проведены в 1922-1926-х годах в Москве, в Практической Лаборатории по зоопсихологии Главного управления научными учреждениями Народного комиссариата по просвещению. В экспериментах Кажинского человек, осуществлявший мысленное воздействие, размещался в экранированной металлическими листами камере. Воздействие адресовалось животному (собака) или человеку, поведение которых служило индикатором успешности или неуспешности соответствующей телепатической «передачи».

Результаты этих исследований оказались неопределёнными, в ряде случаев (воздействие, экранированного человека-индуктора не достигало адресата, в других случаях - достигало.

Работал Кажинский и над своей собственной моделью «регистратора мыслей». Он писал: "Уже одна возможность технического осуществления «регистратора мыслей» должна знаменовать собой эпоху". По его мнению, в случае, если бы удалось создать такой регистратор, можно было бы и построить прибор, воспроизводящий технически те же колебания, то есть воспроизводящий мысль – «искусственную мысль»! Чем не «чемоданчик с кнопкой», о котором мы говорили выше.

Надо отдать должное Кажинскому, он первым из исследователей оценил огромную опасность, которую может представлять психотронное оружие для человечества. Именно по этой причине он поделился информацией о проводимых опытах с известными писателями-фантастами того времени. Литераторы не заставили долго ждать и выполнили столь своеобразный «социальный» заказ. Вот что писал по этому поводу исследователь истории фантастической литературы, критик Анатолий Фёдорович Бритиков:
"От Орловского (Орловский (Грушвицкий) В. - писатель-фантаст - А.П.) идёт целая серия романов об электромагнитной природе мышления, "Радио-мозг" (1928) С.Беляева, "Властелин мира" (1929) А.Беляева, "Генератор чудес" (1940) Ю.Долгушина, "Защита 240" (1955) А.Меерова.

В первом своём романе "Машина ужаса" (1925) Орловский рассказывал об установке, выплёскивающей в эфир волны эпидемии страха, Машина была построена капиталистами с целью захватить власть над миром, Но она же кладёт конец капитализму. Анархия, внушённая людям посредством машины ужаса, перерастает в революционный взрыв. Изобретатель машины, американский архимиллионер, побеждён русским учёным. ... В беляевском "Властелине мира" впервые были опубликованы радиосхемы инженера Б.Кажинского (в романе - Качинский), уподоблявшие человеческий организм приёмо-передающему радиоустройству, Кажинский полагал, что при помощи соответствующей аппаратуры можно улавливать и внушать мысли и эмоции. Впоследствии было доказано, что ряд психических процессов и сама "мыслепередача" не зависят от электричества. Это не умаляет заслуги писателей-фантастов, ... Эта тема способствовала психологическому углублению научно-фантастического романа" (14).

Выходит, работы Кажинского способствовали не только укреплению обороноспособности страны.

Главный шифровальщик страны

Исследования Барченко всегда вызвали определённый интерес у ОГПУ. Как мы помним, ряд его сотрудников были знакомы с Александром Васильевичем лично. Это в конце концов обусловило и привлечение учёного к работе в органах.

Ещё в конце 1923-го года чекист Яков Блюмкин снабдил Барченко рекомендательным письмом писателя-мистика Иеронима Есенского на имя наркома просвещения Анатолия Луначарского. Нарком отнёсся к учёному достаточно благосклонно и даже распорядился принять Барченко на работу в комиссариат в должности учёного консультанта Главнауки. Однако в этом учреждении Барченко надолго не задержался, а после серьёзного конфликта с востоковедом Сергеем Ольденбургом, поставившим под сомнение серьёзность разработок Барченко, он уволился и вновь уехал в Петроград.

В конце 1924-го года на квартиру Барченко в Петрограде явились его старые знакомцы из ОГПУ, Фёдор Лейсмер-Шварц, Александр Рикс, Эдуард Отто и Яков Блюмкин. Теперь спутники Блюмкина имели статус гражданских лиц. Ещё весной 1923-го года они «уволились» из органов. Лейсмер-Шварц работал корреспондентом Союзфото. Рикс занял должность руководителя сектора валюты и внешней торговли в Наркомате финансов. А Отто устроился в Русский музей. На самом деле все их увольнения были блефом чистейшей воды. Эта троица получила задание внедриться в мартинистскую ложу Григория Мёбеса, с которой в своё время искал контактов и Барченко.

Беседа с чекистами продолжалась несколько часов. В конце её Яков Блюмкин неожиданно заявил, что научные разработки Александра Васильевича, связанные с телепатическими волнами, имеют большое оборонное значение, что сегодня это оружие может стать решающим в великой битве пролетариата за завоевание планеты и что, наверное, будет справедливо, если исследования такого характера будут финансироваться ОГПУ или Разведупром Красной Армии. Барченко вспоминал:
- Товарищи заявили мне, что моя работа имеет настолько большое значение, что я должен доложить о ней правительству, председателю ВСНХ товарищу Дзержинскому. По их совету я написал Дзержинскому о своей работе (62, 63).

Так оно и случилось. А Блюмкин в самый короткий срок доставил послание в столицу. Результат не заставил себя долго ждать. Через несколько дней Барченко был приглашён на явочную квартиру ОГПУ на улице Красных зорь, где с ним тайно встретился высокопоставленный столичный чекист, сотрудник Секретного отдела ОГПУ Яков Агранов.

В беседе с Аграновым Барченко подробно изложил ему теорию «о существовании замкнутого научного коллектива в Центральной Азии и проект установления контактов с обладателями его тайн». Агранов отнёсся к его сообщению с большим интересом (62, 63).

Впрочем, Блюмкину этого было мало и для того, чтобы форсировать ситуацию, он попросил Барченко написать ещё одно письмо, но теперь уже на Коллегию ОГПУ - еженедельное собрание начальников всех отделов. В декабре 1924-го года исследователь был вызван в столицу для доклада о своих научных открытиях на Коллегии ОГПУ.

"Вернувшись через несколько дней в Ленинград, - вспоминал Барченко, - Владимиров сообщил мне, что дела наши идут успешно, что мне следует выехать в Москву для того чтобы изложить наш проект руководящим работникам ОГПУ. В Москве Владимиров («рабочий» псевдоним Блюмкина - А.П.), снова свёл меня с Аграновым, которого мы посетили у него на квартире, находившейся, как я помню, на одной из улиц, расположенной вблизи зданий ОГПУ. Точного адреса я в памяти не сохранил. При этой встрече Агранов сказал мне, что моё сообщение о замкнутом научном коллективе предполагается поставить на заседание коллегии ОГПУ. Моё это предложение, об установлении контактов с носителями тайн Шамбалы на Востоке имеет шансы быть принятым и в дальнейшем мне, по-видимому, придётся держать в этом отношении деловую связь с членом коллегии ОГПУ Бокием. В тот же или на другой день Владимиров свозил меня к Бокию, который затем поставил мой доклад на коллегию ОГПУ.

Заседание коллегии состоялось поздно ночью. Все были сильно утомлены, слушали меня невнимательно. Торопились поскорее кончить с вопросами. В результате при поддержке Бокия и Агранова нам удалось добиться в общем-то благоприятного решения о том, что бы поручить Бокию ознакомиться детально с содержанием моего проекта и, если из него действительно можно извлечь какую либо пользу, сделать это".

Так в нашей истории появляется новый персонаж - Глеб Бокий (это тот самый Глеб Бокий, который поставит в 31-ом году свою подпись под приговором членам московского "Ордена тамплиеров"). И с этого же момента начинается жизнь секретной лаборатории нейроэнергетики и её целевое финансирование Спецотделом при ОГПУ, длившееся 12 лет - вплоть до мая 1937-го года.
Руководитель Спецотдела при ОГПУ Глеб Иванович БОКИЙ родился в 1879-ом году в городе Тифлисе (Тбилиси) в семье интеллигентов из старинного дворянского рода.

(Опущен дискурс в биографию Бокия).

С 1900-го года он - член Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). В 1902-ом был сослан в Восточную Сибирь за подготовку демонстрации. В 1904-ом Бокий введён в состав Петербургского комитета РСДРП как организатор объединенного комитета социал-демократической фракции высших учебных заведений. В апреле 1905-го арестован по делу "Группы вооруженного восстания РСДРП". Амнистирован по октябрьскому манифесту, но в 1906-ом году вновь арестован по делу "Сорока четырех" (Петербургского комитета и боевых дружин). Всего большевик Бокий 12 раз подвергался арестам, провёл полтора года в одиночной камере, два с половиной года - в сибирской ссылке, от побоев в тюрьме он получил травматический туберкулёз. Но каждый раз, оказавшись на свободе, он вновь включался в революционную борьбу. На протяжении 20 лет (с 1897-го по 1917-й годы) Бокий являлся одним из руководителей петербургского большевистского подполья.

Кроме всего прочего, у Глеба было интересное хобби, он увлекался всякого рода тайными восточными учениями, мистикой и историей оккультизма. Его наставником в области эзотерических поисков стал Павел Васильевич Мокиевский - врач, теософ и гипнотизёр. Известный столичной публике в качестве заведующего отделом философии научно-публицистического журнала "Русское богатство", он был членом мартинистской ложи, Мокиевский же рекомендовал в своё время для принятия в ложу и Александра Васильевича Барченко (62, 64).

В 1906-ом году полиция в очередной раз арестовала студента Горного института Глеба Бокия, создавшего под прикрытием бесплатной столовой для учащихся института большевистскую явку. Мокиевский внёс за него залог в 3000 рублей, после чего молодого революционера выпустили на свободу.

Мокиевский настолько привязался к Бокию, что в 1909-ом году ввёл его в свою ложу. Но Бокий оказался на низшей из степеней посвящения, и многих мартинистов он, конечно, не знал. Павел Васильевич, однако, сообщил ему о принадлежности к их ложе художника Рериха. Кроме того, он старался помочь студенту достигнуть высших степеней и всячески рекомендовал его в узком кругу. Так, именно он рассказал о молодом таланте Рериху и Барченко.

Период с 1914-го по 1915-й годы оказались для подпольщиков особенно трудными. Правительство усилило репрессивные меры по отношению к революционным организациям, С целью избавить свою работу от участившихся провалов, петроградские большевики организовали так называемую «группу 1915 года при ЦК», куда вошли самые надежные, много раз проверенные люди, в том числе Глеб Бокий. Ужесточалась партийная дисциплина, самые серьезные требования предъявлялись к соблюдению конспирации. Именно тогда впервые проявились те способности Бокия, благодаря которым впоследствии он стал руководителем Спецотдела при ВЧК-ОГПУ-НКВД. Старая большевичка, член партии с 1915-го года Алексеева, вспоминая о работе в подполье того времени, писала:
"Конспирация в большевистском подполье, которое подвергалось особенно беспощадным расправам со стороны царских властей, действительно была суровой и сложной и потому не всегда легко давалась людям, особенно новичкам, не искушенным в борьбе. Нарушение правил конспирации могло нанести тяжелый удар по всей подпольной организации, поэтому и новичкам в соблюдении этих правил никаких скидок не делалось.

При аресте Глеба Ивановича забирали и его по виду самые обычные ученические тетради, исписанные математическими формулами, а на самом деле - записями о подпольных делах, зашифрованными математическим шифром. Шифр этот являлся изобретением Глеба Ивановича, и ключ к нему был известен только ему одному. Лучшие шифровальщики, какими только располагала царская охранка, ломали головы над этими "формулами", подозревая в них шифр. Однако раскусить этот орешек они так и не смогли.

"Сознайтесь, - говорил Глебу Ивановичу следователь, - это шифр? А Глеб Иванович невозмутимо отвечал: «Если шифр, то расшифруйте». С досадой следователь возвращал ему эти загадочные тетради".

В декабре 1916-го года Бокий вошёл в состав Русского бюро ЦК РСДРП. А сразу после падения самодержавия он возглавил в Русском бюро отдел сношений с провинцией. В октябре 1917-го года он - член петербургского военно-революционного комитета, один из руководителей вооруженного восстания.

В феврале-марте 1918-го года, в период наступления немецких войск, Бокий становится членом Комитета революционной обороны Петрограда. С марта он - заместитель председателя Петроградской ЧК, а после убийства Моисея Урицкого - председатель. Затем Бокий возглавлял Особые отделы Восточного и Туркестанского фронтов, был членом Турккомиссии ВЦИК и СНК РСФСР и полномочным представителем ВЧК.

* * *
Однако вскоре Бокию была поручена совершенно новая работа. Дело в том, что сразу после прихода к власти большевистское правительство столкнулось с проблемой сохранения тайны при передаче оперативных сообщений, Советское государство и его армия не имело надёжной системы шифров. Вот как охарактеризовал ситуацию нарком иностранных дел Чичерин в своём письме Ленину от 20 августа 1920-го года.

"Иностранные правительства имеют более сложные шифры, чем употребляемые нами, Если ключ мы постоянно меняем, то сама система известна многим царским чиновникам и военным, в настоящее время находящимся в стане белогвардейцев за границей. Расшифровывание наших шифровок я считаю поэтому вполне допустимым". (49).

Поэтому 5 мая 1921-го постановлением Малого Совнаркома создаёся советская криптографическая служба в виде Специального отдела при ВЧК. Начальником новой структуры и одновременно членом коллегии ВЧК назначается Глеб Бокий.

В течение 20-30-х годов органы государственной безопасности неоднократно реорганизовывались, меняли свою структуру и название. Соответственно менялось и название отдела:
с 5 мая 1921 г. по 6 февраля 1922 г. - 8-й спецотдел при ВЧК;
с 6 февраля 1922 г. по 2 ноября 1923 г. - спецотдел при ГПУ;
со 2 ноября 1923 г. по 10 июля 1934 г. - спецотдел при ОГПУ;
с 10 июля 1934 г. по 25 декабря 1936 г. - спецотдел при ГУГБ НКВД СССР;
с 25 декабря 1936 г. по 9 июня 1938 г. - 9-й отдел при ГУГБ НКВД СССР (49).

Однако, несмотря на все реорганизации, в отличие от других подразделений, спецотдел был при ВЧК-ОГПУ, то есть пользовался автономией. Это выражалось в том, что он сообщал информацию и адресовал её епосредственно в Политбюро, ЧК, правительство самостоятельно, а не через руководство ведомства, при котором отдел находился (62)

Размещался отдел не только на Малой Лубянке, но и в здании на Кузнецком мосту, дом 21, в помещении Народного Комиссариата Иностранных Дел, где занимал два верхних этажа. Официальными его задачами являлись масштабная радио- и радиотехническая разведка, дешифровка телеграмм, разработка шифров, радиоперехват, пеленгация и выявление вражеских шпионских передатчиков на территории СССР. Пеленгаторная сеть камуфлировалась на крышах многих государственных учреждений, и таким образом осуществлялось слежение за радиоэфиром Москвы. В сфере внимания Спецотдела находились не только автономные неофициальные передатчики, но и передающие устройства посольств и иностранных миссий. В них устанавливалась подслушивающая аппаратура и отслеживались телефонные разговоры. Отделу непосредственно подчинялись и все шифроотделы посольств и представительств СССР за рубежом.

В начале 20-х годов отдел включал шесть, а позднее - семь отделений. Однако собственно криптографические задачи решали только три из них: 2-е, 3-е и 4-е.

Так, сотрудники 2-го отделения спецотдела занимались теоретической разработкой вопросов криптографии, выработкой шифров и кодов для ВЧК-ОГПУ и всех других учреждений страны. Его начальником был Тихомиров.

Перед 3-м отделением стояла задача «ведения шифрработы и руководства этой работой в ВЧК». Состояло оно вначале всего из трёх человек, руководил отделением старый большевик, бывший латышский стрелок Фёдор Иванович Эйхманс, одновременно являвшийся заместителем начальника Спецотдела. Эйхманс организовывал шифрсвязь с заграничными представительствами СССР, направлял, координировал их работу.

Сотрудники 4-го отделения, а их было восемь человек, занимались «открытием иностранных и антисоветских шифров и кодов и дешифровкой документов». Начальником этого отделения был Гусев, который одновременно выполнял обязанности помощника начальника Спецотдела.

Перед остальными отделениями спецотдела стояли такие задачи:
1-е отделение – «наблюдение за всеми государственными учреждениями, партийными и общественными организациями по сохранению государственной тайны».
5-е отделение – «перехват шифровок иностранных государств; радиоконтроль и выявление нелегальных и шпионских радиоустановок; подготовка радиоразведчиков».
6-е отделение - «изготовление конспиративных документов».
7-е отделение – «химическое исследование документов и веществ, разработка рецептов; экспертиза почерков, фотографирование документов. (49).

Специфика работы учреждения коренным образом отличалась от всего того, что делалось в ОГПУ, а потому требовала привлечения в аппарат людей, обладающих уникальными навыками. Это прежде всего относилось к криптографам, чье ремесло - разгадывание шифров и ребусов.

Свидетельствует писатель Лев Разгон, зять Бокия, а в 30-е годы – сотрудник Спецотдела.

«Бокий подбирал людей самых разных и самых странных. Как он подбирал криптографов? Это ведь способность, данная от Бога. Он специально искал таких людей. Была у него странная пожилая дама, которая время от времени появлялась в отделе. Я так же помню старого сотрудника Охранки статского советника (в чине полковника), который ещё в Петербурге, сидя на Шпалерной, расшифровал тайную переписку Ленина. В отделе работал и изобретатель-химик Евгений Гопиус. В то время самым трудным в шифровальном деле считалось уничтожение шифровальных книг. Это были толстые фолианты, и нужно было сделать так, чтобы в случае провала или других непредвиденных обстоятельств подобные документы не достались врагу. Например, морские шифровальные книги имели свинцовый переплёт, и в момент опасности военный радист должен был бросить их за борт. Но что было делать тем, кто находился вдали от океана и не мог оперативно уничтожить опасный документ? Гопиус же придумал специальную бумагу, и стоило только поднести к ней в ответственный момент горящую папиросу, как толстая шифровальная книга превращалась через секунду в горку пепла. Да, Бокий был очень самостоятельный и информированный человек, хотя он и не занимался тем, чем занималась иноразведка. К работе других отделов ОГПУ он относился с пренебрежением и называл их сотрудников "липачами"» (63).

Личный состав отделений Спецотдела проходил по гласному и негласному штату. К негласному штату относились криптографы и переводчики, для которых были установлены должности «эксперт» и «переводчик». Работники же отделений, непосредственно не связанные с криптографической работой (секретари, курьеры, машинистки), представляли гласный состав. К 1933-му году в Спецотделе по штату числилось 100 человек, по секретному штату - ещё 89.

Были в структуре Спецотдела и подразделения, информация о которых считалась особо секретной. В частности, была создана группа из учёных самых разных специальностей. Все они формально находились в подчинении заведующего лабораторией Спецотдела и старого члена компартии Евгения Гопиуса, который формально возглавлял 7-е отделение и числился заместителем Бокия по научной работе.
Круг вопросов, изучавшихся подразделениями, работавшими на лабораторию Гопиуса, был необычайно широк: от изобретений всевозможных приспособлений, связанных с радиошпионажем до исследования солнечной активности, земного магнетизма и проведения различных научных экспедиций. Здесь изучалось всё, имеющее хотя бы оттенок таинственности. Всё - от оккультных наук до «снежного человека».

* * *
В декабре 1924-го года, когда Барченко приезжал в Москву для доклада о своих работах на Коллегии ОГПУ, он произвёл на начальника Спецотдела сильное впечатление. Будучи человек умным и достаточно информированным Глеб Бокий был прекрасно осведомлен о положении дел в стране и понимал, что репрессии ВЧК-ОГПУ, начатые как против «социально-чуждых элементов», раньше или позже затронут самих чекистов. С какого-то момента Бокия стали одолевать сомнения, и когда зимой 24-го, после доклада на Коллегии Барченко и Бокий разговорились, учёный сказал фразу, изменившую жизнь обоих собеседников:
- Контакт с Шамбалой способен вывести человечество из кровавого тупика безумия, той ожесточенной борьбы, в которой оно безнадежно тонет!..

Ещё больше учёный удивил начальника Спецотдела, сообщив, что ему известно о дружбе Глеба Ивановича с доктором Мокиевским.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что несколько дней спустя на конспиративной квартире, указанной Бокием, в обстановке строгой секретности собрались люди, близкие лично ему - Москвин, Кострикин, Стомоняков - для того чтобы создать московский центр "Единого Трудового Братства".

Собрание началась с выступления Александра Барченко. Он был взволнован, и это волнение быстро передалось присутствовавшим. Впоследствии, давая показания следователю НКВД, Барченко будет описывать свою тогдашнюю позицию следующим образом.

"По мере поступательного движения революции, возникали картины крушения всех общечеловеческих ценностей, картины ожесточенного физического истребления людей. Передо мной возникали вопросы - как, почему, в силу чего обездоленные труженики превратились в зверино-ревущую толпу, массами уничтожающую работников мысли, проводников общечеловеческих идеалов, как изменить острую вражду между простонародьем и работниками мысли? Как разрешить все эти противоречия? Признание диктатуры пролетариата не отвечало моему мировоззрению".

Для меня ещё больше усугублялся вопрос: стало быть, все кровавые жертвы революции оказались впустую, впереди ещё большие кровавые жертвы новых революций и ещё большее одичание человечества?!

Поскольку, на мой взгляд, плюсом регулирования человеческих отношений между, главным образом, молодости европейской науки и ограниченный опыт революций в Европе, постольку в своей мистической самонадеянности я полагал, что ключ к решению проблем находиться в Шамбале-Агарти, этом конспиративном очаге, где сохраняются остатки знаний и опыта того общества, которое находилось на более высокой стадии социального и материально-технического развития, чем общество современное.

А поскольку это так, необходимо выяснить пути в Шамбалу и установить с нею связь. Главным для этого могли бы быть люди, свободные от привязанности к вещам, собственности, личного обогащения, свободными от эгоизма, то есть достигшие высокого нравственного совершенства. Стало быть, надо было определить платформу, на которой люди разных мировоззрений могли бы заглушить свои временные социальные противоречия и подняться до понимания важности вопроса. Отсюда основными положениями ЕТБ являются – отрицание классовой борьбы в обществе, открытый доступ в организацию лиц без различия их классовой, политической и религиозной принадлежности, то есть признание права для контрреволюционных элементов участвовать в организации, признание иерархии и уважение религиозных культов" (62, 63).

В лице сотрудников Спецотдела при ВЧК-ОГПУ Барченко нашёл тех, кто мог помочь ему осуществить давнюю мечту - снарядить экспедицию в Шамбалу. Надежды, которые возлагал Барченко на этих людей, вполне оправдались. Весной и летом 1925-го весь Спецотдел волновала одна проблема - организация экспедиции в Тибет.
Принимал в этом участие и уже знакомый нам Яков Блюмкин.

Яков Блюмкин

Яков Григорьевич БЛЮМКИН родился в марте 1900-го года в бедной еврейской семье. Его отец, работавший сначала в одной из лесозаготовительных фирм в Полесье, ко времени его рождения устроился мелким коммерческим служащим. В 1906-ом году Блюмкин-старший умер, и семья из шести человек впала в нищету.

Мать, заботясь о будущем сына, решила всё-таки дать ему возможность получить образование. В 1908-ом году, когда Якову исполнилось восемь лет, она устроила его на учёбу в начальное духовное училище - в Первую одесскую Талмуд-тору. В неё принимали мальчиков в возрасте от шести до двенадцати лет - сирот и детей из бедных семей. Обучение было бесплатным, все расходы брала на себя религиозная община. В Талмуд-торе дети изучали Библию, Талмуд, иврит и историю. Кроме того, здесь велось преподавание русского языка, современного еврейского языка, арифметики, географии, естествознания, рисования, пения и чистописания. Благодаря этой школе Якову удалось получить не только духовную, но и неплохую общеобразовательную подготовку.

Первой одесской Талмуд-торой свыше четверти века руководил писатель Шолом Яков Абрамович, более известный под псевдонимом Менделе-Мойхер-Сфорим. Его считают основоположником современной еврейской литературы, В 1908-ом году, когда Яков поступил в школу, Менделе исполнилось 73 года. К этому времени он написал несколько романов, повестей, пьес, принесших ему мировую славу.

Началось издание собрания его сочинений. Как писал Блюмкин в одной из своих автобиографий, «дедушка еврейской литературы» оказал значительное влияние на его духовное развитие. Руководитель Талмуд-торы был горячим поборником идеалов просвещения. Он считал, что и еврейские дети должны получать не только духовное, но и светское образование, включая изучение русского языка. Писатель непримиримо относился к иудейскому аскетизму, выступал за освобождение личности от контроля религиозной общины.

Материальное положение семьи Блюмкиных было очень трудным. Денег постоянно не хватало. Не раз вставал вопрос о прекращении Яковом учёбы. Кое-как выручали летние каникулы, когда мальчику удавалось получить место посыльного в какой-либо конторе или магазине.
В 1913-ом году Блюмкин всё-таки закончил Талмуд-тору. Теперь он имел возможность поступить в иешибот, в гимназию или в реальное училище. Однако тут за учёбу нужно было платить, поэтому Яков предпочёл пойти работать учеником в электротехническую контору Карла Фрака. Здесь он получал от двадцати до тридцати копеек в день, монтировал электропроводку в частных домах и учреждениях.

В 1914-ом году Блюмкин познакомился с «товарищем Гамбургом». Под этим псевдонимом вёл нелегальную революционную работу студент-эсер Горожанин (литературный псевдоним Валерия Михайловича Кудельского, впоследствии он стал большевиком и в 20-е годы возглавлял секретно-оперативный отдел ГПУ Украины). Блюмкин и Горожанин участвовали в организации нелегального студенческого кружка для изучения программы и тактики эсеровской партии. Яков Блюмкин жадно впитывал в себя идеи революционного народничества, наряду с учебой в кружке усиленно занимался самообразованием. Одновременно делал первые шаги на литературном поприще. Написанные им стихи печатали журнал "Колосья", детская газета "Гудок", один раз опубликовал даже "Одесский листок", наиболее солидное издание города (16).

Февральская революция застала Блюмкина в Одессе. Он принял в ней участие как агитатор первого Совета рабочих депутатов, выступая на различных предприятиях с агитацией за присоединение к революции и посылку депутатов в Совет. Потом в силу ряда обстоятельств он был вынужден переехать в Харьков. Но и там Блюмкин быстро установил контакты с организацией эсеров, которые сразу привлекли его к агитационной работе.

Новость об Октябрьском перевороте меняет все планы Блюмкина, и он спешно возвращается в Одессу. Там он записывается добровольцем в матросский "Железный отряд" при штабе 6-й армии Румынского фронта, участвует в боях с войсками Центральной рады, с гайдамаками. В марте 1918-го года его отряд влился в состав 3-й советской Украинской армии.

Через два месяца, после расформирования 3-й армии, Блюмкин приезжает в Москву, где поступает в распоряжение ЦК партии левых эсеров. Он неплохо зарекомендовал себя в боях с германскими интервентами и войсками Центральной рады, чем и привлек к себе внимание левоэсеровских лидеров.

Его направляют во Всероссийскую чрезвычайную комиссию. По предложению заместителя председателя ВЧК левого эсера Александровича Блюмкину было поручено организовать отделение по борьбе с международным шпионажем.

Во время службы в ВЧК наглядно высветились основные черты противоречивого характера Блюмкина. С одной стороны - абсолютная вера в идеалы мировой социальной революции и готовность идти ради неё на самопожертвование; с другой - хвастовство, зазнайство, склонность к авантюрным поступкам без оглядки на последствия своих действий.

Самолюбию Блюмкина льстило, что его как сотрудника ВЧК все боятся. В беседах со знакомыми он изображал из себя человека, наделённого правом решать вопросы жизни и смерти арестованных. Своим приятелям – поэтам Сергею Есенину и Осипу Мандельштаму - он даже как-то предлагал прогуляться до ЧК и посмотреть, как в подвалах Лубянки расстреливают «контру».

Приведу только один случай из жизни Блюмкина-чекиста, наглядно характеризующий этого человека. В один из последних дней июня 1918-го года Яков Блюмкин вместе с Осипом Мандельштамом, комиссаром ВЧК Александром Трепаловым и своим знакомым по Одессе Петром Зайцевым зашёл в писательское кафе. Подвыпив, он начал хвастаться тем, как ему удалось арестовать австрийского офицера графа Роберта Мирбаха (брат германского посла, действительно арестованный ЧК) по обвинению в шпионской деятельности в пользу Австро-Венгрии.

- Не сознается, - цинично говорил Блюмкин, - поставлю его к стенке. И вообще жизнь людей в моих руках. Подпишу бумажку - через два часа нет человека. Вон, видите, вошел поэт. Он представляет большую культурную ценность. А если я захочу - тут же арестую его и подпишу смертный приговор. Но если он нужен тебе, - обратился Блюмкин к Мандельштаму, - я сохраню ему жизнь.

Тут Блюмкин преувеличивал, права решать вопрос о наказании арестованных, тем более о расстреле, он не имел. Такое постановление в то время могла выносить только коллегия ВЧК при условии, если ни один из её членов не проголосует против. Однако Мандельштам этого не знал. Он принял слова Блюмкина за чистую правду. Поэт вскочил из-за стола и запальчиво крикнул:
- Это палачество! Ты не имеешь права так поступать с людьми. Я сделаю всё возможное и не допущу расправы!
- Не вмешивайся в мои дела! - грубо оборвал его Блюмкин. – Посмеешь сунуться - сам получишь пулю в лоб.

С большим трудом Трепалов и Зайцев загасили ссору (16).

Всемирную известность Якову Блюмкину принесло совершённое им 6 июля 1918-го года убийство германского посла - графа Мирбаха - едва не спровоцировавшее войну с Германией. Произошло это так.

Известно, что основные расхождения в программах двух революционных партий, большевиков и левых эсеров - касались вопросов внешнеэкономической политики. Так, эсеры считали факт подписания ленинским правительством Брестского договора предательством дела революции. Заседавший в Москве в первых числах июля 1918-го года Третий Всероссийский съезд партии левых социалистов-революционеров по вопросу о внешней политике Советской власти постановил «разорвать революционным способом гибельный для русской и мировой революции Брестский договор». Исполнение этого постановления съезд поручил ЦК партии.

Выполнить волю съезда Центральный Комитет решил путём совершения акта индивидуального террора над «одним из наиболее активных и хищных представителей германских империалистических вожделений в России», графом Мирбахом.

Организация акции осуществлялась в спешке и заняла всего два дня. Непосредственными исполнителями должны были стать Яков Блюмкин и фотограф подведомственного ему в ЧК отдела по борьбе с международным шпионажем Николай Андреев.

Утром 6-го июля Блюмкин пришёл в ЧК. У дежурной секретарши в общей канцелярии он попросил стандартный бланк Чрезвычайной комиссии и отпечатал на нём следующее:
"УДОСТОВЕРЕНИЕ
Всероссийская чрезвычайная комиссия уполномочивает её члена Якова Блюмкина и представителя Революционного трибунала Николая Андреева войти в переговоры с Господином Германским Послом в Российской Республике по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к Господину Послу.
Председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии
Секретарь"

Блюмкин расписался за секретаря ВЧК Ксенофонтова, а один из членов партии левых эсеров - подделал подпись Дзержинского. Заверив документ печатью ВЧК и получив машину (Блюмкину выдали тёмного цвета "паккард" с открытым верхом), Яков отправился в гостиницу "Националь", где его уже ждал Николай Андреев. Там террористы получили последние инструкции. Им были вручены две бомбы и два револьвера, которые они спрятали в портфели. Вышли к машине.

Яков вручил шоферу револьвер и сказал повелительным тоном:
- Вот вам кольт и патроны. Езжайте тихо. У дома, где остановимся, не выключайте мотора. Если услышите выстрелы, шум - не волнуйтесь. Ждите нас!

В три часа дня они подъехали к особняку германского посольства в Денежном переулке (потом - улица Веснина). На звонок в дверь открыл швейцар. Блюмкин на ломаном немецком языке сказал, что он и его товарищ хотят беседовать с господином послом. Швейцар начал что-то объяснять. Из сказанного им удалось понять лишь, что их сиятельство и другие господа изволят обедать и что надо немного подождать.

Минут через десять к посетителям вышел советник посольства Бассевитц. Блюмкин предъявил ему мандат и заявил, что он является представителем советского правительства и просит графа Мирбаха принять его. Бассевитц взял мандат и ушел доложить о визите. Вскоре в приемную прибыли первый советник посольства Карл Рицлер и военный атташе лейтенант Леонгарт Мюллер.

- Вы от господина Дзержинского? - обратился к посетителям Рицлер.
- Да, я - Яков Блюмкин, член ВЧК, а мой товарищ - Николай Андреев, представитель революционного трибунала.
- Пожалуйста, проходите.
Блюмкина и Андреева провели через вестибюль и зал в гостиную, предложили сесть.
- Я имею строгое предписание от товарища Дзержинского говорить с господином послом лично, - заявил Блюмкин.
Рицлер ответил, что граф не принимает и что он, как первый советник посольства, уполномочен вести вместо него все переговоры, в том числе и личного характера. Однако Блюмкин настаивал на своём: ему поручено беседовать только с графом.

Граф Мирбах, опасаясь покушений, избегал приёма посетителей. Однако, узнав, что прибыли официальные представители советской власти, он всё-таки решился побеседовать с ними. Посол в сопровождении Рицлера появился в гостиной.

Сели за круглый массивный мраморный стол, с одной стороны - Блюмкин, напротив него - Мирбах, Рицлер и Мюллер. Андреев расположился поодаль, у дверей. Яков разложил на столе бумаги и стал объяснять послу, что ВЧК арестовала его родственника, офицера австро-венгерской армии, по обвинению в шпионаже. Блюмкин действительно «работал» с братом посла и знал все подробности этого дела. К тому же он привёз подлинные протоколы допроса, которые и продемонстрировал господину послу.

- Меня, господин Блюмкин, всё это мало интересует, - заметил тот.
- Я и моя семья не имеют ничего общего с арестованным вами офицером.
- Ваше сиятельство, - обратился к графу Рицлер. - Я полагаю, что следует прекратить этот разговор, а Чрезвычайной комиссии дать письменный ответ через Народный комиссариат иностранных дел.
В этот момент в разговор вмешался Андреев, в течение всей беседы молча сидевший в стороне. Он спросил.
- Видимо, господину графу интересно знать, какие меры будут приняты с нашей стороны?
- Да, господин посол, вы желаете это знать? - повторил вопрос Блюмкин.

Граф ответил утвердительно. Вопрос Андреева, видимо, был паролем. Блюмкин, не дожидаясь ответа посла, выхватил револьвер и произвел несколько выстрелов по Мирбаху, Рицлеру и Мюллеру. Рицлер и Мюллер упали на пол, однако сам граф побежал в соседний зал. Андреев догнал посла и кинул ему под ноги бомбу, но и тут случилась заминка, потому что бомба не взорвалась. Тогда Андреев сильным ударом свалил графа. Блюмкин в ту же секунду наклонился, подхватил неразорвавшуюся бомбу и бросил её в Мирбаха.

Наконец детонатор сработал, и раздался оглушительный взрыв. Посыпалась штукатурка, взлетели в воздух плитки паркета, воздушной волной вышибло стекла.

Оставив на столе шляпы, револьвер, документы и портфель с запасной бомбой, террористы кинулись к окну. Андреев благополучно выпрыгнул на улицу и через несколько секунд уже был в автомобиле. Блюмкин же, соскакивая с подоконника, повредил ногу. С трудом он стал карабкаться через железную ограду. Из здания посольства открыли стрельбу. Одна из пуль попала в Блюмкина, но он всё-таки сумел перелезть и, хромая, побежал к автомобилю. Кубарем он ввалился в салон. Машина рванула в сторону Пречистенки и скрылась из виду.

Через несколько минут автомобиль с террористами уже въезжал во двор особняка Морозова в Трехсвятительском переулке. Здесь размещался штаб наиболее многочисленного отряда ВЧК, которым командовал левый эсер Попов. Блюмкина поместили в лазарет. Чтобы затруднить розыск, Якова остригли, сбрили ему бороду.

Согласно этике эсеров исполнители террористического акта должны были остаться на месте его совершения и позволить себя арестовать. Однако Андреев и Блюмкин бежали. Впоследствии по этому поводу Яков напишет:
"Думали ли мы о побеге? По крайней мере, я - нет... нисколько. Я знал, что наше деяние может встретить порицание и враждебность правительства, и считал необходимым и важным отдать себя, чтобы ценою своей жизни доказать нашу полную искренность, честность и жертвенную преданность интересам революции. Перед нами стояли также вопрошающие массы рабочих и крестьян - мы должны были дать им ответ. Кроме того, наше понимание того, что называется этикой индивидуального террора, не позволяло нам думать о бегстве. Мы даже условились, что если один из нас будет ранен и останется, то другой должен найти в себе волю застрелить его" (16).

Как бы там ни было, но Блюмкин бежал. И бегал до апреля 1919-го года, пока не надумал сдаться властям. Несмотря на то, что убийство графа Мирбаха привело к обострению отношений между Советской Россией и Германией и послужило толчком к мятежу левых эсеров со всеми вытекающими, Блюмкин отделался очень лёгким наказанием, 16 мая 1919-го года Президиум ВЦИК, «учитывая добровольную явку Блюмкина и данное им подробное объяснение обстоятельств убийства германского посла», амнистировал его.

Сегодня нам это кажется диким, но современники Блюмкина считали его героем и более того - гордились знакомством с ним. Вот, например, что говорил Николай Гумилёв о том, как он познакомился с Блюмкиным:
"Человек, среди толпы народа застреливший императорского посла, подошёл пожать мне руку, сказать, что любит мои стихи".
Насчёт «толпы народа» поэт, конечно, погорячился, но само это высказывание весьма характерно для того времени.

После освобождения Яков Блюмкин возвращается к своей привычной жизни, сотрудничает с ВЧК, готовит террористические акты против генералитета Белой армии, развлекается в компании поэтов-имажинистов.

В сентябре 1920-го года Яков Блюмкин по направлению Наркоминдела был зачислен на Восточное отделение Академии Генерального Штаба РККА. Отделение готовило кадры для армейской службы на восточных окраинах Советской Республики и для военно-дипломатической работы. Слушатели изучали основы стратегии, тактику родов войск, службу Генштаба, военную географию, строительство Красной Армии, военную психологию и шесть социально-экономических дисциплин - философские и социологические основы марксизма, основы внешней политики, социальную психологию, Конституцию РСФСР, теорию социализма, железнодорожное хозяйство. На Восточном факультете изучались дополнительно, персидский, арабский, турецкий, китайский, японский и другие языки. Блюмкин специализировался по Персии.

Условия учёбы были очень тяжелыми. Занятия продолжались с 9 утра до 22 часов, с часовыми перерывами на обед и ужин. Питание было скудное. В учебных помещениях царил необычайный холод. Свирепствовал сыпной тиф. Несмотря на эти трудности, Блюмкину за время пребывания в академии удалось получить хорошую военную подготовку и основательно проштудировать общественно-политическую литературу.

Весной 1921-го года из академии начали откомандировывать слушателей для участия в боевых действиях в районах, охваченных «бандитизмом», фактически - в карательные отряды. Не избежал сей участи и Блюмкин. Его направили в 27-ю Омскую дивизию, усмирявшую крестьянские восстания в Нижнем Поволжье.

Там он был назначен на должность начальника штаба 79-й бригады, а затем стал временно исполняющим обязанности комбрига. В составе 27-й дивизии Блюмкин принял участие в борьбе с «антоновщиной» в Тамбовской губернии, а также в ликвидации Еланьского восстания.

Осенью 1921-го года его откомандировали в Сибирь, где назначили командиром 61-й бригады 21-й Пермской дивизии. Бригада успешно участвовала в боях против войск барона Унгерна фон Штернберга, вторгшихся во Внешнюю Монголию (16).

После победы Блюмкин возвращается в Москву для продолжения учёбы в Военной академии. Однако окончить академию ему так и не удалось, в 1922-ом его снова отзывают и направляют в секретариат наркома по военным делам. В течении года и четырёх месяцев он состоит при Льве Давыдовиче Троцком для выполнения особых поручений.

Осенью 1923-го года Дзержинский предложил Блюмкину перейти на службу в иностранный отдел ОГПУ. Подумав, тот согласился. Началась новая страница в его биографии. А нам самое время вернуться к "Единому Трудовому Братству" и нейроэнергетической лаборатории.